Политика
Нужна ли мобилизации философия войны?
4 Октября 2022
- Директор Института европейских, российских и евразийских исследований университета Джорджа Вашингтона, содиректор проекта PONARS-Eurasia
До сих пор российский режим успешно балансировал между внешней агрессией и внутренней политической демобилизованностью, подменяя реальную идеологию мемами и поп-эрзацами. Однако новый этап войны, в который Россия вступила после объявления «частичной мобилизации», ставит вопрос о необходимости предложить гражданам полноценную философию войны — весомые доводы, способные оправдать их гибель. Продолжая дискуссию об идеологии нынешнего российского режима, Марлен Ларюэль обозревает доступный Кремлю репертуар продукции, производимой околокремлевскими идеологическими фабриками и пригодной для идеологической эскалации.
Оригинальный текст опубликован здесь.
Концерт "Zaмир". Источник: fund.sirena.news
Идейный вызов мобилизации
С началом «частичной» мобилизации, объявленной Владимиром Путиным в его речи 21 сентября — ровно через семь месяцев после первой речи, положившей начало «специальной военной операции», — Россия вступила в новую фазу войны с Украиной. Пока не вполне ясно, насколько «частичной» будет эта мобилизация — ее параметры определены крайне неясно, а свидетельств более масштабной стратегии призыва становится все больше.
В течение нескольких месяцев до этого президент и его окружение решительно отказывались от идеи массового призыва, сознавая все сложности преподнесения обществу такой меры, которая по сути является признанием того, что «специальная военная операция» провалилась, превратившись в затяжную войну. В то время как приграничные с Украиной регионы, особенно Белгородская и Курская области, частично перешли к военному режиму еще летом, остальная Россия до 21 сентября продолжала жить в обычном, довоенном режиме.
В отношении взглядов на то, что все более и более становится «войной», российское население можно условно разделить на три неравные группы. Первое меньшинство составляют идейно убежденные граждане, которые давно считают, что Россия должна проявить бóльшую решительность в достижении целей по уничтожению украинского государства и наказанию «нацистов», а потому поддерживают радикальные шаги в этом направлении, в том числе — мобилизацию. Второе меньшинство настроено решительно против мобилизации — с различными аргументами и оговорками. Одни высказываются против самой войны в принципе («нельзя нападать на соседа», «Украина — братский народ», «война — это всегда плохо» и т. д.), другие не обязательно против войны, но не хотят служить и теперь ищут пути, чтобы избежать призыва (в массовом порядке покидают страну, стараются устроиться на работу с бронью или дать взятку сотруднику военкомата). Наконец, третья группа, составляющая большинство, не имеет никакой сформулированной позиции помимо привычной лояльности любому принятому сверху решению.
Нужна ли этому большинству реальная идейная мотивация для участия в войне? И если да, то найдет ли режим для нее достаточно убедительные аргументы, есть ли у него, как есть у Украины, воюющей за суверенитет и выживание, такие идеи и цели, которые способны мотивировать людей «отправляться на смерть»?
Объявленная «частичная мобилизация», таким образом, становится реальным тестом для тех решительных лозунгов вроде «можем повторить», которые были запущены в обращение уже много лет назад. Сможет ли российское общество «повторить» Великую Отечественную, проникнувшись подлинным духом войны как на фронте, так и в тылу?
С началом «частичной» мобилизации, объявленной Владимиром Путиным в его речи 21 сентября — ровно через семь месяцев после первой речи, положившей начало «специальной военной операции», — Россия вступила в новую фазу войны с Украиной. Пока не вполне ясно, насколько «частичной» будет эта мобилизация — ее параметры определены крайне неясно, а свидетельств более масштабной стратегии призыва становится все больше.
В течение нескольких месяцев до этого президент и его окружение решительно отказывались от идеи массового призыва, сознавая все сложности преподнесения обществу такой меры, которая по сути является признанием того, что «специальная военная операция» провалилась, превратившись в затяжную войну. В то время как приграничные с Украиной регионы, особенно Белгородская и Курская области, частично перешли к военному режиму еще летом, остальная Россия до 21 сентября продолжала жить в обычном, довоенном режиме.
В отношении взглядов на то, что все более и более становится «войной», российское население можно условно разделить на три неравные группы. Первое меньшинство составляют идейно убежденные граждане, которые давно считают, что Россия должна проявить бóльшую решительность в достижении целей по уничтожению украинского государства и наказанию «нацистов», а потому поддерживают радикальные шаги в этом направлении, в том числе — мобилизацию. Второе меньшинство настроено решительно против мобилизации — с различными аргументами и оговорками. Одни высказываются против самой войны в принципе («нельзя нападать на соседа», «Украина — братский народ», «война — это всегда плохо» и т. д.), другие не обязательно против войны, но не хотят служить и теперь ищут пути, чтобы избежать призыва (в массовом порядке покидают страну, стараются устроиться на работу с бронью или дать взятку сотруднику военкомата). Наконец, третья группа, составляющая большинство, не имеет никакой сформулированной позиции помимо привычной лояльности любому принятому сверху решению.
Нужна ли этому большинству реальная идейная мотивация для участия в войне? И если да, то найдет ли режим для нее достаточно убедительные аргументы, есть ли у него, как есть у Украины, воюющей за суверенитет и выживание, такие идеи и цели, которые способны мотивировать людей «отправляться на смерть»?
Объявленная «частичная мобилизация», таким образом, становится реальным тестом для тех решительных лозунгов вроде «можем повторить», которые были запущены в обращение уже много лет назад. Сможет ли российское общество «повторить» Великую Отечественную, проникнувшись подлинным духом войны как на фронте, так и в тылу?
“Для достижения своих целей Кремлю в основном придется довольствоваться тем идеологическим репертуаром, который уже есть у него в наличии: другие варианты выглядят труднореализуемыми без резкого увеличения масштабов индоктринации и репрессий."
Поэтому имеет смысл обозреть тот арсенал «идеологической эскалации», который имеется в распоряжении Кремля. Этот арсенал можно условно разделить на три потока идеологической продукции, один из которых представляет спонсируемый государством мейнстрим, а два других исходят от близких Кремлю (пара)интеллектуальных групп, претендующих сегодня на то, чтобы обрести официальный статус идеологического авангарда.
Союз Чемпионов. Источник: Afisha.ru
Государственный мейнстрим: пустые «означающие» пассивной поддержки
Используемой в настоящий момент официальной риторики в оправдание войны оказалось вполне достаточно, чтобы заручиться пассивной поддержкой «специальной военной операции» со стороны большинства населения, но может оказаться недостаточно для успешной массовой мобилизации. Долгое время одним из краеугольных камней путинского режима было минимальное вмешательство государства в личную жизнь граждан в обмен на их неучастие в политике — общественный договор, на который государство (да и граждане тоже, например во время антипутинских протестов 2011 года) понемногу посягало. Частичная мобилизация стала последним и решительным ударом по этому договору, поскольку нет большего вторжения в личную жизнь, чем требовать от людей высшей жертвы.
Помимо репрессий против тех, кто выражает публичное инакомыслие, в распоряжении государства имеются несколько ключевых инструментов насаждения государственной идеологии:
В целом идеологическая продукция государственного мейнстрима представляет собой смесь пустых «означающих», которые можно наполнять разными значениями (тема «незаконченной войны», например, применима как к памяти о Великой Отечественной, так и к сепаратизму Донбасса с 2014 года) и — что особенно важно — интерпретировать с разной степенью радикальности. Эти пустые «означающие» затем оформляются в соответствующих лозунгах («своих не бросаем», «мир без нацизма» и т. д.) и визуальных символах — таких, как российский триколор, буква «Z» или наглядная агитация советского образца.
Долгое время именно расплывчатость идеологического нарратива была залогом его успеха, позволяя говорить с разными аудиториями, создавать ощущение (иллюзорного или нет) консенсуса и адаптироваться к новым и меняющимся реалиям. Однако эти свойства, полезные для обеспечения пассивной поддержки, могут оказаться недостатком в условиях, когда государству понадобилась активная поддержка в формате военной мобилизации.
Есть ли в запасе у режима другие, более радикальные нарративы для этой цели?
Используемой в настоящий момент официальной риторики в оправдание войны оказалось вполне достаточно, чтобы заручиться пассивной поддержкой «специальной военной операции» со стороны большинства населения, но может оказаться недостаточно для успешной массовой мобилизации. Долгое время одним из краеугольных камней путинского режима было минимальное вмешательство государства в личную жизнь граждан в обмен на их неучастие в политике — общественный договор, на который государство (да и граждане тоже, например во время антипутинских протестов 2011 года) понемногу посягало. Частичная мобилизация стала последним и решительным ударом по этому договору, поскольку нет большего вторжения в личную жизнь, чем требовать от людей высшей жертвы.
Помимо репрессий против тех, кто выражает публичное инакомыслие, в распоряжении государства имеются несколько ключевых инструментов насаждения государственной идеологии:
- Политические ток-шоу. Лидером по количеству просмотров здесь является Владимир Соловьев, чье воскресное вечернее шоу захватывает около трети телевизионной аудитории (в будние дни его доля составляет около 20%). За ним следует «60 минут» Ольги Скабеевой, которую смотрят 15–20% зрителей.
- Массовая патриотическая продукция на военные темы. Большая часть этой работы финансировалась через Президентский фонд культурных инициатив, созданный в 2021 году и возглавляемый Сергеем Кириенко. Он распределял деньги на многие провоенные инициативы — эстрадные музыкальные шоу, такие как марафон «ЗаРоссию», конькобежные шоу, детские кукольные спектакли и т. д. Быстро росла в последние годы и патриотическая поп-культура, опирающаяся как на известных «попутчиков» режима, таких как группа «Любэ», певцы Денис Майданов и Олег Газманов, так и на множество новых поп-фигур, готовых предложить свои услуги (таких, как, например, Shaman). Фонд митрополита Тихона (Шевкунова) «Традиция» также получил деньги на проведение нескольких мультимедийных выставок, например «НАТО. Хроника жестокости».
- Образовательные программы для молодежи. Это направление представляется наиболее сложным в реализации, поскольку подразумевает адаптацию учебников, проведение в школах дискуссий под названием «Беседы о важном», запущенных в сентябре, и создание целого аппарата военно-патриотического воспитания, охватывающего сотни тысяч детей и подростков.
В целом идеологическая продукция государственного мейнстрима представляет собой смесь пустых «означающих», которые можно наполнять разными значениями (тема «незаконченной войны», например, применима как к памяти о Великой Отечественной, так и к сепаратизму Донбасса с 2014 года) и — что особенно важно — интерпретировать с разной степенью радикальности. Эти пустые «означающие» затем оформляются в соответствующих лозунгах («своих не бросаем», «мир без нацизма» и т. д.) и визуальных символах — таких, как российский триколор, буква «Z» или наглядная агитация советского образца.
Долгое время именно расплывчатость идеологического нарратива была залогом его успеха, позволяя говорить с разными аудиториями, создавать ощущение (иллюзорного или нет) консенсуса и адаптироваться к новым и меняющимся реалиям. Однако эти свойства, полезные для обеспечения пассивной поддержки, могут оказаться недостатком в условиях, когда государству понадобилась активная поддержка в формате военной мобилизации.
Есть ли в запасе у режима другие, более радикальные нарративы для этой цели?
Анти-НАТОвский пропагандистский плакат.
Источник: historyrussia.org
Источник: historyrussia.org
Новая «философия фронта»: мир сквозь призму войны
В авангарде государственного производства военной идеологии, как уже было сказано, находятся несколько групп, которые входят в идеологическую экосистему, сформировавшуюся вокруг Администрации Президента, и выдвигают собственные идеологические проекты. Центральным среди них выглядит сегодня так называемая философия фронта, продвигаемая рядом государственных академических и культурных учреждений, в частности Зиновьевским клубом. Наследие Александра Зиновьева (1922–2006), советского публициста, который печатался в самиздате, эмигрировал в конце 1970-х и, вернувшись в Россию в 1999 году, присоединился к консервативным силам, хорошо вписывается в поощряемый государством выборочный подход к советскому прошлому. Зиновьев стал одной из ключевых фигур, недавно реабилитированных государственными институтами (например, Институтом философии РАН), благодаря тому вниманию, которое он уделял теме конфликта России с Западом и опасностям глобализации.
В продвижение новой фронтовой философии вложились деятели государственных СМИ (РИА «Новости» и Russia Today), МГУ, ВШЭ, Института философии РАН, Московского университета МВД и множества более мелких учреждений, а также общественные фигуры, например Леонид Поляков, член Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека. Группа поддержки включаеттакже профессоров Донецкого и Луганского университетов, которых с 2014 года активно продвигают российские учреждения в качестве авангарда обновления «цивилизационного сознания» в борьбе с Западом. В частности — Дмитрия Музу, профессора Донецкого университета и сторонника идеи Новороссии, который опубликовал несколько книг о необходимости возрождения русской философии путем обучения на войне и через войну.
После первой войны в Донбассе выросла целая литература по «философии фронта», включающая «Донецкие лекции», изданные в виде сборника под названием «Философия на линии фронта». Этот новый жанр дополняет «военную литературу» и «военную поэзию», а также дневники и мемуары, связанные с конфликтом 2014 года и заполнившие российские книжные магазины. На сайте politconservatism.ru, где ведутся серьезные дискуссии о российском консерватизме, также звучат голоса в пользу новой «военной философии» (например, голос А. Ю. Коробова-Латынцева, автора книги«Философ и война. О русской военной философии» и офицера самопровозглашенного Донецкого народного ополчения).
Новая «философия фронта» наследует инициативам и проектам советской эпохи, когда государственные институты призваны были выполнять идеологические и политические задачи. И действительно,
В авангарде государственного производства военной идеологии, как уже было сказано, находятся несколько групп, которые входят в идеологическую экосистему, сформировавшуюся вокруг Администрации Президента, и выдвигают собственные идеологические проекты. Центральным среди них выглядит сегодня так называемая философия фронта, продвигаемая рядом государственных академических и культурных учреждений, в частности Зиновьевским клубом. Наследие Александра Зиновьева (1922–2006), советского публициста, который печатался в самиздате, эмигрировал в конце 1970-х и, вернувшись в Россию в 1999 году, присоединился к консервативным силам, хорошо вписывается в поощряемый государством выборочный подход к советскому прошлому. Зиновьев стал одной из ключевых фигур, недавно реабилитированных государственными институтами (например, Институтом философии РАН), благодаря тому вниманию, которое он уделял теме конфликта России с Западом и опасностям глобализации.
В продвижение новой фронтовой философии вложились деятели государственных СМИ (РИА «Новости» и Russia Today), МГУ, ВШЭ, Института философии РАН, Московского университета МВД и множества более мелких учреждений, а также общественные фигуры, например Леонид Поляков, член Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека. Группа поддержки включаеттакже профессоров Донецкого и Луганского университетов, которых с 2014 года активно продвигают российские учреждения в качестве авангарда обновления «цивилизационного сознания» в борьбе с Западом. В частности — Дмитрия Музу, профессора Донецкого университета и сторонника идеи Новороссии, который опубликовал несколько книг о необходимости возрождения русской философии путем обучения на войне и через войну.
После первой войны в Донбассе выросла целая литература по «философии фронта», включающая «Донецкие лекции», изданные в виде сборника под названием «Философия на линии фронта». Этот новый жанр дополняет «военную литературу» и «военную поэзию», а также дневники и мемуары, связанные с конфликтом 2014 года и заполнившие российские книжные магазины. На сайте politconservatism.ru, где ведутся серьезные дискуссии о российском консерватизме, также звучат голоса в пользу новой «военной философии» (например, голос А. Ю. Коробова-Латынцева, автора книги«Философ и война. О русской военной философии» и офицера самопровозглашенного Донецкого народного ополчения).
Новая «философия фронта» наследует инициативам и проектам советской эпохи, когда государственные институты призваны были выполнять идеологические и политические задачи. И действительно,
“Одна из часто повторяющихся жалоб сторонников 'философии фронта' — это отсутствие настоящего государственного заказа, который позволил бы наладить более интенсивное производство идеологической продукции."
Россия как Ноев ковчег: «идеология победы» Изборского клуба
Другая группа идеологов, также претендующая на роль ключевого игрока на новом рынке, — это Изборский клуб, созданный в 2012 году для перезапуска и идеологической подпитки «консервативного поворота» Владимира Путина после медведевской интерлюдии.
Еще в октябре 2021 года клуб опубликовал манифест под названием«Идеология победы» (или «Идеология русской победы»), представляя его как абрис нового национального проекта для России. С февраля 2022 года основные фигуры клуба, включая Александра Проханова, Александра Дугина и Валерия Аверьянова, и его близкие сторонники и покровители, такие как «православный олигарх» Константин Малофеев, безуспешно (как я покажу ниже) пытаются продвинуть этот манифест в качестве новой официальной идеологии «специальной военной операции».
На данный момент «Идеология русской победы» является, вероятно, наиболее проработанной доктринальной платформой оправдания войны, вобравшей в себя многие конструкции, предложенные Изборским клубом ранее. Основное поле боя этой войны она определяет как экзистенциальное и «метафизическое»: на нем разворачивается битва между «кодом украинского фашизма и кодом Русской Победы».
Можно выделить три элемента доктрины, связанные соответственно с тремя лидерами клуба. Проханов в большей мере сосредоточен на экономике; он призывает к информационным инновациям (искусственный интеллект) и утверждает, что победа возможна только через новые организационные структуры и создание новой элиты. Все эти компоненты восходят к позднесоветским дискурсивными формулам. Еще с 1970-х годов для интеллектуального бренда Проханова были характерны экономические и технологические акценты, уже в то время отличавшие его от русских националистов, в большей мере ориентированных на культуру и религию. Эти акценты стали частью бренда Изборского клуба. Здесь можно также обнаружить прямую отсылку к «русскому космизму», который близок мировоззрению Проханова: манифест критикует трансгуманизм как западное технологическое безумие и предлагает заменить его наукой, «в конечном итоге стремящейся к бессмертию в соответствии с заповедями Христа и заповедями русского космизма».
Идущий от Дугина доктринальный вклад вращается вокруг его классических геополитических мотивов — это шмиттианские нарративы о больших пространствах и авторитаризме, пространственном измерении конфликта с Западом (морские державы против континентальных) и геополитических проекциях России в Арктике, Восточном Средиземноморье и на Дальнем Востоке. Кроме того, здесь можно найти уже старую идею о вхождении России в период «пятой империи» (первые четыре — это Киевская Русь, Московия с доминированием монголов, Российская империя под руководством Романовых и Советский Союз), акцентирующую многонациональность и религиозный плюрализм России. Все это переплетается с фашистской риторикой уже более западного образца, возводящей Россию к мифическим гиперборейцам.
Аверьянов в свою очередь вносит в этот дискурс переосмысленные библейские темы.
Другая группа идеологов, также претендующая на роль ключевого игрока на новом рынке, — это Изборский клуб, созданный в 2012 году для перезапуска и идеологической подпитки «консервативного поворота» Владимира Путина после медведевской интерлюдии.
Еще в октябре 2021 года клуб опубликовал манифест под названием«Идеология победы» (или «Идеология русской победы»), представляя его как абрис нового национального проекта для России. С февраля 2022 года основные фигуры клуба, включая Александра Проханова, Александра Дугина и Валерия Аверьянова, и его близкие сторонники и покровители, такие как «православный олигарх» Константин Малофеев, безуспешно (как я покажу ниже) пытаются продвинуть этот манифест в качестве новой официальной идеологии «специальной военной операции».
На данный момент «Идеология русской победы» является, вероятно, наиболее проработанной доктринальной платформой оправдания войны, вобравшей в себя многие конструкции, предложенные Изборским клубом ранее. Основное поле боя этой войны она определяет как экзистенциальное и «метафизическое»: на нем разворачивается битва между «кодом украинского фашизма и кодом Русской Победы».
Можно выделить три элемента доктрины, связанные соответственно с тремя лидерами клуба. Проханов в большей мере сосредоточен на экономике; он призывает к информационным инновациям (искусственный интеллект) и утверждает, что победа возможна только через новые организационные структуры и создание новой элиты. Все эти компоненты восходят к позднесоветским дискурсивными формулам. Еще с 1970-х годов для интеллектуального бренда Проханова были характерны экономические и технологические акценты, уже в то время отличавшие его от русских националистов, в большей мере ориентированных на культуру и религию. Эти акценты стали частью бренда Изборского клуба. Здесь можно также обнаружить прямую отсылку к «русскому космизму», который близок мировоззрению Проханова: манифест критикует трансгуманизм как западное технологическое безумие и предлагает заменить его наукой, «в конечном итоге стремящейся к бессмертию в соответствии с заповедями Христа и заповедями русского космизма».
Идущий от Дугина доктринальный вклад вращается вокруг его классических геополитических мотивов — это шмиттианские нарративы о больших пространствах и авторитаризме, пространственном измерении конфликта с Западом (морские державы против континентальных) и геополитических проекциях России в Арктике, Восточном Средиземноморье и на Дальнем Востоке. Кроме того, здесь можно найти уже старую идею о вхождении России в период «пятой империи» (первые четыре — это Киевская Русь, Московия с доминированием монголов, Российская империя под руководством Романовых и Советский Союз), акцентирующую многонациональность и религиозный плюрализм России. Все это переплетается с фашистской риторикой уже более западного образца, возводящей Россию к мифическим гиперборейцам.
Аверьянов в свою очередь вносит в этот дискурс переосмысленные библейские темы.
“Его ключевой нарратив состоит в том, что война — это новый библейский потоп, посланный Богом, чтобы наказать человечество, погрязшее в 'западных ценностях'. Россия же представляет собой новый Ноев ковчег, единственное место, где цивилизация выживет."
Запад описывается как цивилизация «големов», возглавляемая глобалистскими и декадентскими элитами, стремящимися к «великому обнулению». Только Россия может предложить ответ, поскольку она «чувствует» эсхатологический конец времен острее, чем любая другая страна в мире, и может возглавить контрнаступление — стать Ноевым ковчегом современности. Тема русского ковчега напоминает здесь понятие катехона (крепости, противостоящей осаде), встречающееся в византийской православной теологии.
Идеология русской победы. Источник: strategy24.ru
Манифест «Идеология русской победы» действительно подходит под определение фашистского, поскольку утверждает, что насилие и война являются законными инструментами для восстановления нового человечества и возрождения нации. Но этот манифест может быть обращен лишь к очень небольшой части российского населения и элиты, а потому не имеет шансов получить признания в Кремле.
Дилемма идеологической радикализации
Проханов, Дугин и Малофеев попытались воспользоваться убийством Дарьи Дугиной 20 августа, заявив, что она «погибла за Россию и фронт, и этот фронт здесь» и что она — мученица «специальной военной операции». Однако эта риторика не получила официального признания. После соболезнований Путина и похорон, на которых присутствовали некоторые близкие к клубу чиновники, например новый лидер ЛДПР Леонид Слуцкий, представители этой группы больше не появлялись в государственных СМИ.
Действительно, самые громкие голоса в пользу тотальной войны, к которым прислушиваются сотни тысяч людей, — это вовсе не Изборский клуб, а военные телеграм-каналы. Они изображают войну сквозь призму образов индивидуального героизма, гарантированного адреналинового приключения для настоящих мужчин, ищущих применения своей мужественности, и патриотического чувства самопожертвования ради выживания нации, а не посредством гипербол вроде «России — Ноева ковчега».
Даже если некоторые эсхатологические формулы «высоких идеологов» регулярно звучат в российских политических ток-шоу (можно вспомнить вирусные «мемы» Маргариты Симоньян и Владимира Соловьева о гарантированном попадании россиян в рай в случае ядерной войны), они все равно не вполне обращены к «среднему» россиянину. Как напоминает Леонид Бершидский, даже сегодня России не хватает своих «войск СС» — крайне идеологизированного народного ополчения — и не удается разжечь ненависть к украинцам (в августе 68% россиян заявляли о положительном отношении к ним).
Дилемма идеологической радикализации
Проханов, Дугин и Малофеев попытались воспользоваться убийством Дарьи Дугиной 20 августа, заявив, что она «погибла за Россию и фронт, и этот фронт здесь» и что она — мученица «специальной военной операции». Однако эта риторика не получила официального признания. После соболезнований Путина и похорон, на которых присутствовали некоторые близкие к клубу чиновники, например новый лидер ЛДПР Леонид Слуцкий, представители этой группы больше не появлялись в государственных СМИ.
Действительно, самые громкие голоса в пользу тотальной войны, к которым прислушиваются сотни тысяч людей, — это вовсе не Изборский клуб, а военные телеграм-каналы. Они изображают войну сквозь призму образов индивидуального героизма, гарантированного адреналинового приключения для настоящих мужчин, ищущих применения своей мужественности, и патриотического чувства самопожертвования ради выживания нации, а не посредством гипербол вроде «России — Ноева ковчега».
Даже если некоторые эсхатологические формулы «высоких идеологов» регулярно звучат в российских политических ток-шоу (можно вспомнить вирусные «мемы» Маргариты Симоньян и Владимира Соловьева о гарантированном попадании россиян в рай в случае ядерной войны), они все равно не вполне обращены к «среднему» россиянину. Как напоминает Леонид Бершидский, даже сегодня России не хватает своих «войск СС» — крайне идеологизированного народного ополчения — и не удается разжечь ненависть к украинцам (в августе 68% россиян заявляли о положительном отношении к ним).
*****
Сможет ли мейнстримная государственная идеология, которая доходит до населения в основном через политические ток-шоу, патриотические инициативы поп-культуры и образование, с ее намеренной расплывчатостью, мотивировать граждан поддержать войну теперь, когда она затронет многие российские семьи? Может ли, наоборот, сама российская элита проникнуться идеологией сторонников «философии фронта» и «Идеологии русской победы»?
До сих пор Кремль отказывался брать на вооружение слишком радикальную и слишком сложную идеологию, которую трудно «перевести» на язык широкой публики. Даже относительный успех упомянутых милитаристских идеологических инициатив можно поставить под сомнение: патриотическая поп-музыка, похоже, не пользуется особым успехом, а наиболее националистически настроенные голоса, такие как писатель Захар Прилепин, постоянно сетуют на недостаток патриотической продукции.
Нынешние протесты в этнических регионах России, которые уже понесли тяжелые людские потери в этой войне, демонстрируют, что некоторые слои населения не слишком подвержены влиянию государственной пропаганды. В то же время население сельских регионов и провинциальных городов — периферийной России, где военные учреждения и институции рассматриваются как надежный и практически единственный социальный лифт, население, скорее всего, с большей готовностью отреагирует на мобилизационный призыв.
Так или иначе, режиму становится все труднее балансировать и сдерживать наиболее реакционное лобби, стремящееся навязать администрации президента модели более жесткой идеологической индоктринации. Являясь радикальным отступлением от привычной политики режима по политической демобилизации населения, военная мобилизация неизбежно воодушевляет оголтелых милитаристов. И если даже идеологическая радикализация может не понадобиться, чтобы заставить людей идти на войну, в ближайшие месяцы она может оказаться крайне востребованной для оправдания их гибели.
Тем не менее воссоздание советской многоуровневой системы пропаганды, которая включала в себя официальных философов, армию университетских преподавателей, обучающих население единственно верному учению, школьных учителей и разнообразных агитаторов, для российского режима в его нынешнем состоянии — еще более сложная задача. Скорее всего, режиму придется и дальше функционировать в условиях идеологической размытости и импровизированных механизмов, сочетающих индоктринацию и репрессии, — к крайнему разочарованию наиболее радикальных групп.
Сможет ли мейнстримная государственная идеология, которая доходит до населения в основном через политические ток-шоу, патриотические инициативы поп-культуры и образование, с ее намеренной расплывчатостью, мотивировать граждан поддержать войну теперь, когда она затронет многие российские семьи? Может ли, наоборот, сама российская элита проникнуться идеологией сторонников «философии фронта» и «Идеологии русской победы»?
До сих пор Кремль отказывался брать на вооружение слишком радикальную и слишком сложную идеологию, которую трудно «перевести» на язык широкой публики. Даже относительный успех упомянутых милитаристских идеологических инициатив можно поставить под сомнение: патриотическая поп-музыка, похоже, не пользуется особым успехом, а наиболее националистически настроенные голоса, такие как писатель Захар Прилепин, постоянно сетуют на недостаток патриотической продукции.
Нынешние протесты в этнических регионах России, которые уже понесли тяжелые людские потери в этой войне, демонстрируют, что некоторые слои населения не слишком подвержены влиянию государственной пропаганды. В то же время население сельских регионов и провинциальных городов — периферийной России, где военные учреждения и институции рассматриваются как надежный и практически единственный социальный лифт, население, скорее всего, с большей готовностью отреагирует на мобилизационный призыв.
Так или иначе, режиму становится все труднее балансировать и сдерживать наиболее реакционное лобби, стремящееся навязать администрации президента модели более жесткой идеологической индоктринации. Являясь радикальным отступлением от привычной политики режима по политической демобилизации населения, военная мобилизация неизбежно воодушевляет оголтелых милитаристов. И если даже идеологическая радикализация может не понадобиться, чтобы заставить людей идти на войну, в ближайшие месяцы она может оказаться крайне востребованной для оправдания их гибели.
Тем не менее воссоздание советской многоуровневой системы пропаганды, которая включала в себя официальных философов, армию университетских преподавателей, обучающих население единственно верному учению, школьных учителей и разнообразных агитаторов, для российского режима в его нынешнем состоянии — еще более сложная задача. Скорее всего, режиму придется и дальше функционировать в условиях идеологической размытости и импровизированных механизмов, сочетающих индоктринацию и репрессии, — к крайнему разочарованию наиболее радикальных групп.
Поделиться статьей
Читайте также
