Ситуация в российской науке и высшем образовании после начала войны поставила ряд серьезных вопросов, напрямую связанных как с академической этикой, так и с логикой того академического бойкота, который стал следствием развязанной Россией войны. Конечно, сложности в научно-образовательном сотрудничестве или даже полный бойкот российских преподавателей и студентов не идут ни в какое сравнение с тем ужасом, что сейчас происходит в Украине, включая гибель украинских ученых – и это делает обсуждение академического бойкота России и Беларуси невероятно сложной задачей с морально-этической точки зрения. Особенно нелегко это сделать ученому из России, которого предпредлагаемый бойкот может затронуть напрямую. Тем не менее, представляется, что важно разобраться с аргументацией и логикой тех, кто так или иначе обсуждает принципы и цели академического бойкота.

Академический бойкот России в настоящее время исходит из того, что российские институты и университеты являются продолжением агрессивного российского государства. Ряд официальных заявлений со стороны представителей российской науки и образования еще более утверждают академический мир в такого рода представлении. Например, в печально известном Заявлении Союза российских ректоров говорится, вполне в духе российской пропаганды, что они полностью поддерживают «решение России …добиться демилитаризации и денацификации Украины». Это заявление Союза ректоров России было оценено Ассоциацией восточноевропейских, евразийских исследований как "измена педагогическому призванию и взятым на себя этическим обязательствам", а также "позор для руководимых этими ректорами университетов". В результате даже те страны и институции, которые колебались относительно академического бойкота, после этого заявления утвердились в необходимости его поддержать.

В то же время, активное антивоенное движение как среди студентов, так и среди преподавателей, развернувшееся сразу после начала войны, стало менее заметным, что объясняется усилившимся давлением государства на российскую науку и высшее образование и ужесточение законодательства за «дискредитацию российской армии» и за «фейки», что может означать как увольнение с работы и крупный штраф, так и уголовное преследование и тюремное заключение на срок до 15 лет. Впрочем, пока наказания в большинстве случаев ограничиваются крупными штрафами и административными сроками - политика направлена на то, чтобы вынуждать нелояльных покинуть Россию , а не на то, чтобы пересажать их по тюрьмам Кроме того, уже отмечены случаи возбуждения дел против «подписантов» таких писем.

Тем не менее, антивоенное заявление российских ученых и научных журналистов уже собрало более 8 тысяч подписей, и число их продолжает расти. Вместе с тем, активно распространяется петиция с призывом к ректорам отозвать свою подпись под заявлением, в котором отмечается важная особенность "Нашего мнения подписавшиеся не спрашивали», хотя «….плоды их решения пожинать нам — в виде изоляции российского образования и нарастающей архаизации российского общества, где свободная наука — а никакой наука другой не бывает — вскоре будет невозможна".

Действительно, ни в одном из случаев Ученые советы университетов, чьи ректоры подписали это заявление, не собирали советы для обсуждения этого решения; впрочем, в целом времена, когда ректоров вообще интересовало мнение преподавателей вузов в России, давно ушли в прошлое.

Тем не менее, продолжающаяся война делает обсуждение вопроса академического бойкота российской и белорусской науки важным с точки зрения как его целей и задач, так и академической этики.

Очевидно, что европейское высшее образование не в первый раз сталкивается с вопросом, как и зачем бойкотировать университеты других стран. Наиболее очевидные примеры – бойкот университетов Южной Африки в знак протеста против апартеида или затем движение BDS, призванное заставить Израиль прекратить оккупацию Палестины. С этой целью движение призывало прекратить всякое сотрудничество с израильскими университетами, выступать за прекращение любого финансирования и совместных исследовательских и образовательных проектов с Израилем, и, наконец, добиваться принятия соответствующих резолюций различными академическими и культурными ассоциациями и союзами. Надо отметить, что, хотя эта программа не предусматривала личного бойкота израильских ученых, в реальности некоторые случаи исключения ученых из общих проектов были, причем объяснялись они именно политическими причинами. Тем не менее, в основном бойкот был ориентирован на замораживание институционального сотрудничества, а не персональных связей, однако даже он вызвал серьезную критику правозащитников и ученых. Так, Джеймс Шлейзингер, тогда глава Amnesty International по Израилю, заявил, что "сомневается, что Ариэль Шарон (тогдашний премьер-министр Израиля) выведет войска из Западного берега из-за того, что израильские ученые находятся под бойкотом". Другими словами, речь идет не только о том, насколько академический бойкот может нарушать принципы свободного обмена научной информацией, но и то, насколько он в целом эффективен.

Глава академической правозащитной организации "Scholars at Risk" Robert Quinn также отмечает, что такая мера, как академический бойкот, несмотря на очевидные моральные соображения, поддерживающие все ограничительные меры в отношении страны-агрессора, должен применяться крайне аккуратно, чтобы избежать "сопутствующего ущерба". По его мнению, бойкоты или санкции также иногда могут иметь цель "наказать людей, которые причастны к агрессии" или просто вводиться чтобы "нанести ущерб определенным исследованиям в стране", прежде всего, военно-техническим: "boycotts or sanctions can also sometimes be initiated for what he believes are two 'invalid' reasons: to 'punish people who are not involved in the violations or aggression' or to deliberately cause 'collateral damage' to research or institutions in the countryinvolved'.

Наибольшей же проблемой, как представляется, является именно ответственность, которая становится, по словам директора SAR, "сверхэластичной". Именно ответ на вопрос, каковы, собственно, цели бойкота и в какой мере этот бойкот ущемляет именно тех, кто несет ответственность, прежде всего, моральную, за активную поддержку и пропаганду войны.

На этот вопрос отчасти отвечает письмо украинских ученых, опубликованное в THE и содержащее детальное описание тотального академического бойкота; другими словами, ответственными становятся практически все представители российской науки и образования.

Исходной позицией украинских ученых является утверждение, что "российские университеты являются орудием войны", в частности, поскольку распространяют "токсичную пропаганду". Действительно, не только официальные представители государственных вузов, но и некоторые преподаватели довольно активно высказываются в поддержку войны, в том числе, в своих социальных сетях. С целью защиты от российской агрессии украинские ученые требуют заблокировать все наукометрические базы данных для ученых России и Беларуси, сделать невозможным сотрудничество с учеными, аффилированными с государственными образовательными и научными институтами России и Беларуси, запретить российским и белорусским гражданам каким-либо образом участвовать в международных публикациях и научных проектах.

Понятно, что в целом ряде случаев речь идет о том, что институциональное сотрудничество с любыми российскими государственными институциями, по понятным причинам, становится токсичным. С другой стороны, полный личный запрет, кажется, в целом противоречит общей логике академического бойкота, принятого ранее – запрещать институциональное сотрудничество, но не запрещать личные связи. Правда, если речь идет о гуманитарных или социальных науках, это себе представить несложно. Гораздо сложнее себе представить, каким образом можно проводить какие-то серьезные исследования в области естественных наук или медицины, если официальное сотрудничество будет невозможным.

Авторы письма предусматривают определенные исключения из общего правила. По мнению авторов письма в THE, предлагаемый академический бойкот не должен распространяться на тех, кто "документально может доказать свое участие в антивоенных протестах". Авторы полагают, что это "подтолкнет научное сообщество к более активным антивоенным действиям". По сути, речь идет о том, что для того, чтобы попасть под исключение из академического бойкота, представитель научного и образовательного сообщества в России должен публично заявить о своей антивоенной позиции. Такое предложение, как кажется, основано на уверенности, что подобный протест, помимо очевидных целей – наказать агрессора и ограничить его военно-технический потенциал - может помочь остановить войну.

Такая идея не является чем-то эксклюзивным – ряд европейских политиков, в частности, в Чехии, объясняя политику полного отказа от выдачи виз российским гражданам, утверждают, что это будет способствовать антивоенному движению в России.

Как кажется, такого рода подход вряд ли имеет смысл в условиях жесточайшей военной цензуры и спешно принятых законов, которые квалифицируют призывы к миру как "дискредитацию вооруженных сил РФ". Кроме того, представляется, что за призовом запретить любым российским ученым и студентам каким-либо образом быть частью мировой науки стоит общее незнание того, как она была устроена до войны.

Прежде всего, стоит обратить внимание на то, что академический бойкот наказывает, прежде всего, ту часть российского академического сообщества, которая раньше активно сотрудничала с международной наукой, то есть, прямо скажем, меньшинство. Более того, это меньшинство, судя по работам российских социологов, в основном придерживается демократических взглядов и войну, по преимуществу, не поддерживает – в противовес тем, кто уверен в преимуществах "суверенной" науки и в целом придерживается консервативно-охранительной позиции. Другими словами, хотя сторонники войны среди них встречаются, но в целом именно те, кто наиболее активно включен в систему международных обменов, в наименьшей степени поддерживают агрессию – но при этом в наибольшей степени пострадают в ситуации с полным бойкотом. Те же сторонники путинского курса, которые войну поддерживают, в целом ориентируются на "внутренний рынок" и от международного бойкота практически не пострадают.