ОБЩЕСТВО
Дилеммы оставаться дома. Выступить против войны, но не уехать
30 Мая 2022
Любовь Борусяк
Любовь Борусяк
После изучения новых русских изгнанников, Любовь Борусяк беседует с оставшимися в России противниками войны. Политические страхи среди них распространены гораздо чаще, чем экономические, и многие считают, что правительство хочет от них избавиться.
Новейшая волна эмиграции из России, возникшая после начала войны против Украины, по своим масштабам оказалась беспрецедентно высокой. По оценкам демографов за первые месяцы спецоперации страну покинуло около полутора – двухсот тысяч россиян, среди которых преобладала и продолжает преобладать высокообразованная публика, особенно из Москвы и других мегаполисов, значительную часть этого потока составили люди, работающие в IT-сфере. Разумеется, такая «уточка мозгов» не могла не привлечь внимание исследователей. В частности, в апреле я провела серию интервью с уехавшими, выясняла их мотивацию к отъезду.
Разумеется, все эти новые эмигранты – это люди, не согласные с действиями властей, считающие их недопустимыми. Но людей с такими же политическими взглядами, с такими же социально-демографическими и социокультурными характеристиками, в стране намного больше – их миллионы. По результатам апрельского опроса общественного мнения, проведенного Левада-центром, около 20% взрослых жителей России не поддерживают действия российской армии в Украине, а это не меньше 20 миллионов. В Москве и других мегаполисах доля таких людей еще больше. Иными словами,
Разумеется, все эти новые эмигранты – это люди, не согласные с действиями властей, считающие их недопустимыми. Но людей с такими же политическими взглядами, с такими же социально-демографическими и социокультурными характеристиками, в стране намного больше – их миллионы. По результатам апрельского опроса общественного мнения, проведенного Левада-центром, около 20% взрослых жителей России не поддерживают действия российской армии в Украине, а это не меньше 20 миллионов. В Москве и других мегаполисах доля таких людей еще больше. Иными словами,
"Уехавших из России противников спецоперации намного, на порядки меньше, чем людей с подобными политическими взглядами оставшихся в России."
Антивоенные протесты в Москве, 2022. Источник: Wiki Commons
Особенно много несогласных в Москве, Санкт-Петербурге, других мегаполисах.
Для многих из остающихся в России несогласных тяжела и мучительна сложившаяся ситуация, но они все же остаются у себя дома. На этих людей исследователи пока не обратили внимания, они во многом остаются вне научного и социального дискурса, чувствуют себя одинокими, незаметными, почти отсутствующими в современном обществе, где преобладают сторонники спецоперации или люди, относящиеся к ней нейтрально. Зачастую им приходится сталкиваться с мнением, что все люди с оппозиционными взглядами покинули Россию, в ней остались только поддерживающие спецоперацию и сложившуюся в стране политическую ситуацию. Особенно часто это мнение транслируется в интернете, в социальных сетях, где знакомые, давно уехавшие из страны, стыдят оставшихся за согласие продолжать оставаться в стране-агрессоре, за то, что они страдают недостаточно сильно и даже позволяют себя подобие нормальной жизни: ходят в театры, любуются цветами и красивыми закатами. А если к этому прибавить реальную или возможную опасность репрессий со стороны властей, то эта категория несогласных находится в очень тяжелом положении.
Именно поэтому я решила провести исследование этой категории людей, выяснить, что их волнует, как они себя чувствуют, что предполагают делать и почему приняли решение остаться в стране. Для этого я разместила анкету в интернете, дала ссылку на опрос и пригласила всех желающих не только ответить на вопросы анкеты, но распространить ее среди друзей и знакомых, и это предложение нашло чем очень широкий отклик: ссылку копировали и публиковали десятки людей у себя на страницах или в различных группах. Это само по себе показало, что тема важная и актуальная, но то, что я прикоснулась к какому-то социальному нерву стало ясно, когда всего за полтора дня (10-11 мая) пришло 500 заполненных анкет, после чего я закрыла возможность добавления новых. Очень многие люди хотели, но не успели принять участие в исследовании, о чем они писали мне в течение недели после окончания опроса. Этим людям очень захотелось высказаться, выйти из социальной тени, показать, что они существуют и что их много. А еще им хотелось, о чем они активно писали, понять самих себя, свои мотивы, свои чувства и планы.
Описание исследования
В какой-то мере этот опрос стал продолжением моего исследования покинувших Россию противников спецоперации, поэтому мне было важно сохранить такие же характеристики респондентов, как высокий уровень образования и проживание в Москве и других мегаполисах. Способ продвижения анкеты этому вполне способствовал, но и ограничивал выборку активными пользователями интернетом. Среди моих 500 респондентов 2/3 составили москвичи, почти 10% петербуржцев, 2% жители Саратова, полтора процента – екатеринбужцы.
По роду занятий самую большую группу (треть респондентов) составили учителя, преподаватели вузов, научные работники, еще четверть – гуманитарии (редакторы, переводчики, журналисты, филологи, юристы и пр.), 8,5% - сотрудники НКО и благотворительных организаций, а также врачи, студенты, пенсионеры и пр. Преобладание людей гуманитарных профессий привело к тому, что женщин среди респондентов оказалось вдвое больше, чем мужчин. Да и вообще гуманитариям, особенно тем, чья работа связана с русским языком, значительно сложнее найти себе работу за рубежом, поэтому профессиональная структура уехавших сильно скошена в сторону IT-сектора. Напротив, среди участников опроса остающихся специалистов IT-сферы оказалось немного – 9%, что понятно, поскольку очень большая часть желающих покинуть Россию это сделали, в том числе релоцировались со своими фирмами. Эту группу среди эмигрантов новейшей волны справедливо считают наиболее успешной и востребованной в странах прибытия.
Что касается возраста, то он колебался от 18 до 70 лет, в том числе 20% еще не достигли 30 лет, 21% - от 30 до 39 лет, 32% - от 40 до 40 лет, остальным не менее 50. Хотя на момент исследования все они находились в России, у 68% в какой-то момент возникла мысль об эмиграции и только 25,5% никогда об этом не думали. Более того, только 37% твердо решили не уезжать, 28% еще не приняли окончательного решения (оно будет зависеть от того, как будет развиваться ситуация в стране), 19% думают, что рано или поздно, но уехать все-таки придется (остальные затруднились ответить). Уехали из страны друзья и знакомые большинства респондентов, причем у 42% таких людей в близком круге довольно много.
Естественно поэтому, что
Для многих из остающихся в России несогласных тяжела и мучительна сложившаяся ситуация, но они все же остаются у себя дома. На этих людей исследователи пока не обратили внимания, они во многом остаются вне научного и социального дискурса, чувствуют себя одинокими, незаметными, почти отсутствующими в современном обществе, где преобладают сторонники спецоперации или люди, относящиеся к ней нейтрально. Зачастую им приходится сталкиваться с мнением, что все люди с оппозиционными взглядами покинули Россию, в ней остались только поддерживающие спецоперацию и сложившуюся в стране политическую ситуацию. Особенно часто это мнение транслируется в интернете, в социальных сетях, где знакомые, давно уехавшие из страны, стыдят оставшихся за согласие продолжать оставаться в стране-агрессоре, за то, что они страдают недостаточно сильно и даже позволяют себя подобие нормальной жизни: ходят в театры, любуются цветами и красивыми закатами. А если к этому прибавить реальную или возможную опасность репрессий со стороны властей, то эта категория несогласных находится в очень тяжелом положении.
Именно поэтому я решила провести исследование этой категории людей, выяснить, что их волнует, как они себя чувствуют, что предполагают делать и почему приняли решение остаться в стране. Для этого я разместила анкету в интернете, дала ссылку на опрос и пригласила всех желающих не только ответить на вопросы анкеты, но распространить ее среди друзей и знакомых, и это предложение нашло чем очень широкий отклик: ссылку копировали и публиковали десятки людей у себя на страницах или в различных группах. Это само по себе показало, что тема важная и актуальная, но то, что я прикоснулась к какому-то социальному нерву стало ясно, когда всего за полтора дня (10-11 мая) пришло 500 заполненных анкет, после чего я закрыла возможность добавления новых. Очень многие люди хотели, но не успели принять участие в исследовании, о чем они писали мне в течение недели после окончания опроса. Этим людям очень захотелось высказаться, выйти из социальной тени, показать, что они существуют и что их много. А еще им хотелось, о чем они активно писали, понять самих себя, свои мотивы, свои чувства и планы.
Описание исследования
В какой-то мере этот опрос стал продолжением моего исследования покинувших Россию противников спецоперации, поэтому мне было важно сохранить такие же характеристики респондентов, как высокий уровень образования и проживание в Москве и других мегаполисах. Способ продвижения анкеты этому вполне способствовал, но и ограничивал выборку активными пользователями интернетом. Среди моих 500 респондентов 2/3 составили москвичи, почти 10% петербуржцев, 2% жители Саратова, полтора процента – екатеринбужцы.
По роду занятий самую большую группу (треть респондентов) составили учителя, преподаватели вузов, научные работники, еще четверть – гуманитарии (редакторы, переводчики, журналисты, филологи, юристы и пр.), 8,5% - сотрудники НКО и благотворительных организаций, а также врачи, студенты, пенсионеры и пр. Преобладание людей гуманитарных профессий привело к тому, что женщин среди респондентов оказалось вдвое больше, чем мужчин. Да и вообще гуманитариям, особенно тем, чья работа связана с русским языком, значительно сложнее найти себе работу за рубежом, поэтому профессиональная структура уехавших сильно скошена в сторону IT-сектора. Напротив, среди участников опроса остающихся специалистов IT-сферы оказалось немного – 9%, что понятно, поскольку очень большая часть желающих покинуть Россию это сделали, в том числе релоцировались со своими фирмами. Эту группу среди эмигрантов новейшей волны справедливо считают наиболее успешной и востребованной в странах прибытия.
Что касается возраста, то он колебался от 18 до 70 лет, в том числе 20% еще не достигли 30 лет, 21% - от 30 до 39 лет, 32% - от 40 до 40 лет, остальным не менее 50. Хотя на момент исследования все они находились в России, у 68% в какой-то момент возникла мысль об эмиграции и только 25,5% никогда об этом не думали. Более того, только 37% твердо решили не уезжать, 28% еще не приняли окончательного решения (оно будет зависеть от того, как будет развиваться ситуация в стране), 19% думают, что рано или поздно, но уехать все-таки придется (остальные затруднились ответить). Уехали из страны друзья и знакомые большинства респондентов, причем у 42% таких людей в близком круге довольно много.
Естественно поэтому, что
"возможность своего отъезда рассматривала или продолжает рассматривать очень значительная часть участников опроса – это нормальный вариант жизненных планов в их среде."
Что они чувствовали в момент начала спецоперации?
Контент анализ ответов на вопрос «Какие чувства вы испытали, когда началась спецоперация?» показал, что самыми частыми характеристиками были ужас («Сперва был ужас, он продолжается, уже навсегда, наверное», «леденящий ужас»), шок («Шок. Неделю не могла есть и разговаривать. Пережила несколько панических атак»), страх («Было чувство страха очень сильное, ощущение, что рушится жизнь»), бессилие, безнадежность, горе, отчаяние, печаль и пр.
Второй по популярность тип реакции – это оцепенение, отрицание, непонимание как жить дальше, ступор, депрессия. Третий – гнев, ненависть, возмущение, четвертый – стыд и чувство вины. Очень часто разные чувства сочетались между собой: «Тотальное горе и запредельная ненависть», «Страх, стыд, гнев, беспомощность», «Глубокий шок и ненависть к нашей власти».
В этот момент у многих возникло паническое желание уехать, убежать, скрыться. Ровно то же самое происходило и с уехавшими, но участники этого опроса, оставшиеся, после первого потрясения решили все-таки не спешить, подумать, посмотреть, как будут развиваться события: «Изумление, шок, а потом собранность, выработка двух-трех сценариев своих действий в зависимости от поворота событий». Кто-то после первого потрясения попытался как-то приспособиться к ситуации, успокоиться, выстроить свою жизнь если не нормально, то квазинормально: «А вообще очень тяжело. Первые недели две был полный коматоз, сейчас уже какое-то неконтролируемое подобие нормальной жизни». Им нужно было подумать, взвесить свои ресурсы и возможности не просто уехать, но и устроить свою жизнь в другой стране относительно нормально.
Контент анализ ответов на вопрос «Какие чувства вы испытали, когда началась спецоперация?» показал, что самыми частыми характеристиками были ужас («Сперва был ужас, он продолжается, уже навсегда, наверное», «леденящий ужас»), шок («Шок. Неделю не могла есть и разговаривать. Пережила несколько панических атак»), страх («Было чувство страха очень сильное, ощущение, что рушится жизнь»), бессилие, безнадежность, горе, отчаяние, печаль и пр.
Второй по популярность тип реакции – это оцепенение, отрицание, непонимание как жить дальше, ступор, депрессия. Третий – гнев, ненависть, возмущение, четвертый – стыд и чувство вины. Очень часто разные чувства сочетались между собой: «Тотальное горе и запредельная ненависть», «Страх, стыд, гнев, беспомощность», «Глубокий шок и ненависть к нашей власти».
В этот момент у многих возникло паническое желание уехать, убежать, скрыться. Ровно то же самое происходило и с уехавшими, но участники этого опроса, оставшиеся, после первого потрясения решили все-таки не спешить, подумать, посмотреть, как будут развиваться события: «Изумление, шок, а потом собранность, выработка двух-трех сценариев своих действий в зависимости от поворота событий». Кто-то после первого потрясения попытался как-то приспособиться к ситуации, успокоиться, выстроить свою жизнь если не нормально, то квазинормально: «А вообще очень тяжело. Первые недели две был полный коматоз, сейчас уже какое-то неконтролируемое подобие нормальной жизни». Им нужно было подумать, взвесить свои ресурсы и возможности не просто уехать, но и устроить свою жизнь в другой стране относительно нормально.
"Ни [мои] уехавшие респонденты, ни оставшиеся, но не отрицающие возможности уехать позже, не готовы резко менять свой социальный статус и уровень жизни в худшую сторону, если только в самое первое время."
Люди в московском метро, 2014. Источник: Wiki Commons
Чего они боятся сейчас?
С течением времени, а с начала спецоперации до момента опроса прошло почти три месяца, острота чувств и переживаний у респондентов несколько снизились. Такие острые переживания не могут длиться бесконечно долго. Тем не менее, много страхов они продолжают испытывать. По числу ответов самый большой страх касается опасности жизни в России для несогласных, возможности репрессий сейчас или в дальнейшем: «Возникают серьезные опасения, что могут начать преследовать инокомыслящих. Что власть перестанет требовать пассивного неучастия, а потребует лояльности», «Страшно что тебя будут прессовать за позицию. Хочется свободно выражать свою точку зрения, называя вещи своими именами. Ну и, конечно, хочется чувствовать себя свободным», «Страшно жить там, где сажают людей, которые мыслят как ты» и пр.
Сохраняется и возникший 24 февраля страх всеобщей мобилизации, очень боятся за будущее детей, не видят этого будущего, чувствуют, что и у самих это будущее отняли: «Страшно за будущее в стране, которая сделала ЭТО. За свое, за учёбу, карьеру, за будущих детей», «Я потеряла образ будущего». Таких ответов очень много, образ абортированного будущего в родной стране преследует людей самых разных возрастов и профессий.
А вот страх запрета на выезд, закрытия границ, который заставил многих людей бежать в первые недели после начала спецоперации, снизился очень заметно. Железный занавес не воспринимается как реальная угроза, во всяком случае в ближайшее время. У значительной части респондентов сложилось впечатление, что власти не хотят держать их под замком, наоборот, хотят избавиться от несогласных, чтобы они не создавали им проблем, а потому держат границы открытыми, что они не нужны властям, они им только мешают.
Очень слаб и страх перед голодом, обнищанием, хотя представление о том, что экономическая ситуация в стране будет ухудшаться, практически всеобщее. И тем не менее, если страхи политического характера очень велики, то страхов экономического характера, связанных с возможной безработицей и бедностью, намного меньше. Не говоря о перспективе голода, которая практически отсутствует в ответах. Тем не менее, некоторые респонденты о возможных финансово-экономических проблемах все же упоминали: «Есть боязнь того, что от экономики ничего не останется, а я чувствую ответственность за своих родителей, которые всю жизнь работали, чтобы обеспечить меня и жаль достойную жизнь. Мне хочется отплатить им тем же, поэтому, если в этой стране не получится зарабатывать деньги тем делом, которое мне нравится, то лучше уехать».
Возможно так мало ответов подобной тематики потому, что пока эти проблемы для большинства участников исследования носят скорее гипотетический характер, они еще не стали заметными, в отличие от проблем политических, которые очень и очень остры и болезненны.
Почему они остаются?
Сам вопрос может показаться странным, поскольку очевидно, что миллионы людей не могут уехать из страны в никуда, бросить дом и работу. Тем не менее, об этом задумывалось большинство респондентов, отчасти потому,
С течением времени, а с начала спецоперации до момента опроса прошло почти три месяца, острота чувств и переживаний у респондентов несколько снизились. Такие острые переживания не могут длиться бесконечно долго. Тем не менее, много страхов они продолжают испытывать. По числу ответов самый большой страх касается опасности жизни в России для несогласных, возможности репрессий сейчас или в дальнейшем: «Возникают серьезные опасения, что могут начать преследовать инокомыслящих. Что власть перестанет требовать пассивного неучастия, а потребует лояльности», «Страшно что тебя будут прессовать за позицию. Хочется свободно выражать свою точку зрения, называя вещи своими именами. Ну и, конечно, хочется чувствовать себя свободным», «Страшно жить там, где сажают людей, которые мыслят как ты» и пр.
Сохраняется и возникший 24 февраля страх всеобщей мобилизации, очень боятся за будущее детей, не видят этого будущего, чувствуют, что и у самих это будущее отняли: «Страшно за будущее в стране, которая сделала ЭТО. За свое, за учёбу, карьеру, за будущих детей», «Я потеряла образ будущего». Таких ответов очень много, образ абортированного будущего в родной стране преследует людей самых разных возрастов и профессий.
А вот страх запрета на выезд, закрытия границ, который заставил многих людей бежать в первые недели после начала спецоперации, снизился очень заметно. Железный занавес не воспринимается как реальная угроза, во всяком случае в ближайшее время. У значительной части респондентов сложилось впечатление, что власти не хотят держать их под замком, наоборот, хотят избавиться от несогласных, чтобы они не создавали им проблем, а потому держат границы открытыми, что они не нужны властям, они им только мешают.
Очень слаб и страх перед голодом, обнищанием, хотя представление о том, что экономическая ситуация в стране будет ухудшаться, практически всеобщее. И тем не менее, если страхи политического характера очень велики, то страхов экономического характера, связанных с возможной безработицей и бедностью, намного меньше. Не говоря о перспективе голода, которая практически отсутствует в ответах. Тем не менее, некоторые респонденты о возможных финансово-экономических проблемах все же упоминали: «Есть боязнь того, что от экономики ничего не останется, а я чувствую ответственность за своих родителей, которые всю жизнь работали, чтобы обеспечить меня и жаль достойную жизнь. Мне хочется отплатить им тем же, поэтому, если в этой стране не получится зарабатывать деньги тем делом, которое мне нравится, то лучше уехать».
Возможно так мало ответов подобной тематики потому, что пока эти проблемы для большинства участников исследования носят скорее гипотетический характер, они еще не стали заметными, в отличие от проблем политических, которые очень и очень остры и болезненны.
Почему они остаются?
Сам вопрос может показаться странным, поскольку очевидно, что миллионы людей не могут уехать из страны в никуда, бросить дом и работу. Тем не менее, об этом задумывалось большинство респондентов, отчасти потому,
"Что им постоянно приходится оправдываться перед собой и перед другими людьми, теми, кто обвиняет их в сотрудничестве с властями,"
в том, что их налоги идут на вооружение, а потому их можно считать пособниками и виновниками продолжения военных действий и пр. Одна из респонденток очень подробно, по пунктам объяснила свое решение остаться в стране, написав, что все это обдумала и сформулировала, чтобы сразу выдавать эти пункты всем, кому ей приходится объяснять свое решение, что происходит регулярно. Свой длинный ответ она начала словами: «Я много думала и рассказывала уехавшим друзьям об этом, потому отточила формулировки», а затем раскрывает причины: политическую, эпистемическую, экологическую и культурную (всего четыре пункта).
В какой-то мере в этой среде можно говорить о норме на отъезд. С существованием этой нормы согласны далеко не все респонденты, тем не менее, отвечая на вопрос, большинство из них написали, что с такой нормой не согласны. Можно ли быть несогласным с тем, чего нет?
Лидирует по числу объяснений нежелания уезжать следующая причина «Это мой дом, моя страна, почему я должен (должна) уезжать?»: «А почему я должна уезжать? Здесь моя мама, дети и работа», «Здесь мой дом, в нем жили мои предки», «Это мой дом и моя страна. Мой язык и культура» и пр. Иногда респонденты дополняют объяснения такого типа: «Это пусть ОНИ уезжают», они – это обобщенные власти, а также все, кто реально или гипотетически настаивают на их отъезде, считают его в существующей ситуации единственно правильным решением.
Очень многие объясняют свою жизнь в России отсутствуем ресурсов для переезда: финансовых и профессиональных. Они пишут, что приехав без денег и оказавшись без работы, окажутся в очень тяжелой ситуации, а иногда добавляют, что не хотят оказаться в ситуации, когда им понадобится помощь, гораздо более нужная украинским беженцам. Многие объясняют невозможность уехать, даже если есть такое желание, наличием важных обременений, ответственностью перед другими людьми: пожилыми родителями, больными родственниками, о которых надо заботиться, наличием домашних животных, которых невозможно вывезти, но нельзя и оставить. Среди других объяснений называют также собственный пожилой возраст или плохое здоровье, незнание иностранных языков, профессия, не востребованная в других странах.
Еще один важный тип ответов – это стремление показать: отъезд признак не силы, а слабости, которой респонденты не хотят предаваться: «Убегают слабые, остаются и борются сильные», «Эмиграция — это окончательное поражение». В чем же заключается это поражение? Написавшие об этом люди полагают, что если все противники режима и спецоперации уедут, то в России некому будет этому противостоять, получится оставить страну на волю победителей, что им кажется нечестным и несправедливым, а потому пока это возможно, нужно оставаться здесь и бороться теми методами, которые еще не приведут к реальной опасности для них и их близких.
В какой-то мере в этой среде можно говорить о норме на отъезд. С существованием этой нормы согласны далеко не все респонденты, тем не менее, отвечая на вопрос, большинство из них написали, что с такой нормой не согласны. Можно ли быть несогласным с тем, чего нет?
Лидирует по числу объяснений нежелания уезжать следующая причина «Это мой дом, моя страна, почему я должен (должна) уезжать?»: «А почему я должна уезжать? Здесь моя мама, дети и работа», «Здесь мой дом, в нем жили мои предки», «Это мой дом и моя страна. Мой язык и культура» и пр. Иногда респонденты дополняют объяснения такого типа: «Это пусть ОНИ уезжают», они – это обобщенные власти, а также все, кто реально или гипотетически настаивают на их отъезде, считают его в существующей ситуации единственно правильным решением.
Очень многие объясняют свою жизнь в России отсутствуем ресурсов для переезда: финансовых и профессиональных. Они пишут, что приехав без денег и оказавшись без работы, окажутся в очень тяжелой ситуации, а иногда добавляют, что не хотят оказаться в ситуации, когда им понадобится помощь, гораздо более нужная украинским беженцам. Многие объясняют невозможность уехать, даже если есть такое желание, наличием важных обременений, ответственностью перед другими людьми: пожилыми родителями, больными родственниками, о которых надо заботиться, наличием домашних животных, которых невозможно вывезти, но нельзя и оставить. Среди других объяснений называют также собственный пожилой возраст или плохое здоровье, незнание иностранных языков, профессия, не востребованная в других странах.
Еще один важный тип ответов – это стремление показать: отъезд признак не силы, а слабости, которой респонденты не хотят предаваться: «Убегают слабые, остаются и борются сильные», «Эмиграция — это окончательное поражение». В чем же заключается это поражение? Написавшие об этом люди полагают, что если все противники режима и спецоперации уедут, то в России некому будет этому противостоять, получится оставить страну на волю победителей, что им кажется нечестным и несправедливым, а потому пока это возможно, нужно оставаться здесь и бороться теми методами, которые еще не приведут к реальной опасности для них и их близких.
ГУМ, 2018. Источник: Wiki Commons
Вместо заключения: не бояться, а бороться
Участники исследования тяжело переживают политическую и экономическую ситуацию в России, она их возмущает, при этом многие из них боятся преследований, не видят будущего для себя и своих детей. Характерно, что они очень четко разделяют общество и людей от государства, утверждая, что их усилия должны быть направлены именно на пользу общества. Абсолютное большинство из них не согласны с концепцией коллективной вины, потому что считают, что честно делают свое дело, важное для страны. Лишь менее трети из них согласны с коллективной ответственностью за происходящее в России. И вина, и ответственность, как кажется большинству респондентов, может быть только индивидуальной, а не размазываться на всех в равной мере. И уж совсем мало кто полагает, что у остающихся в России вина и ответственность выше, чем у уехавших. У многих, хотя далеко не у всех, есть опыт политической борьбы или гражданского участия: разного рода протестные акции, правозащитная деятельность, гражданские движения, наблюдения на выборах и пр. Другие работают в благотворительных организациях, в НКО.
Практически все участники исследования полагают, что делают и должны делать что-то полезное для страны и людей, насколько возможно отделяя себя от государства и с учетом очень слабых возможностей для открытой политической борьбы в современной России. Тем не менее, очень многие респонденты пишут о том, что нужно вести политическую борьбу теми средствами, которые возможны. А еще поддерживать друг друга, чтобы сохранить себя и близких. Заниматься своими профессиональными делами: учить детей и студентов так, чтобы они не только получили качественное образование, но и не стали жертвами пропаганды. Вот типичное высказывание такого рода: «Я учитель, я буду продолжать учить детей, врачи будут продолжать лечить. Наши знания нужны остающимся. Все люди огромной страны не могут взять и уехать. И я надеюсь на то, что настанут другие времена на этой многострадальной земле. Тогда мы тем более будем здесь нужны. Кто-то же должен будет наводить порядок в доме». Но понимая существующие в стране тенденции к ужесточению режима, часто при этом повторяют: «Пока это возможно». Уверенности, что такая возможность у них продлится долго, нет почти ни у кого.
Еще одна большая группа ответов о том, что можно делать для людей: помогать тем, кто нуждается в нашей помощи (украинским беженцам, независимым СМИ, арестованным активистам («Помогать протестующим — юридической поддержкой, передачами в ОВД или спецприемник. Писать письма политзаключённым»), заниматься волонтерством и пр.
Кроме того, заниматься просвещением, пытаться сделать общество более открытым и справедливым, нести в него гуманистические ценности, растить и воспитывать детей в системе этих ценностей. Часть ответов начинаются с частицы «не»: «Не молчать!», «Не лгать!», «Не поддерживать власть!», «Не дать режиму раздавить остатки общества!»
Респонденты уверены, что если и можно изменить российское общество, то никак не извне, а только изнутри, а потому это их обязанность. Но если обстоятельства станут совсем невыносимыми и ничего сделать будет нельзя, большинство из них и таких как они, из страны уедут.
Участники исследования тяжело переживают политическую и экономическую ситуацию в России, она их возмущает, при этом многие из них боятся преследований, не видят будущего для себя и своих детей. Характерно, что они очень четко разделяют общество и людей от государства, утверждая, что их усилия должны быть направлены именно на пользу общества. Абсолютное большинство из них не согласны с концепцией коллективной вины, потому что считают, что честно делают свое дело, важное для страны. Лишь менее трети из них согласны с коллективной ответственностью за происходящее в России. И вина, и ответственность, как кажется большинству респондентов, может быть только индивидуальной, а не размазываться на всех в равной мере. И уж совсем мало кто полагает, что у остающихся в России вина и ответственность выше, чем у уехавших. У многих, хотя далеко не у всех, есть опыт политической борьбы или гражданского участия: разного рода протестные акции, правозащитная деятельность, гражданские движения, наблюдения на выборах и пр. Другие работают в благотворительных организациях, в НКО.
Практически все участники исследования полагают, что делают и должны делать что-то полезное для страны и людей, насколько возможно отделяя себя от государства и с учетом очень слабых возможностей для открытой политической борьбы в современной России. Тем не менее, очень многие респонденты пишут о том, что нужно вести политическую борьбу теми средствами, которые возможны. А еще поддерживать друг друга, чтобы сохранить себя и близких. Заниматься своими профессиональными делами: учить детей и студентов так, чтобы они не только получили качественное образование, но и не стали жертвами пропаганды. Вот типичное высказывание такого рода: «Я учитель, я буду продолжать учить детей, врачи будут продолжать лечить. Наши знания нужны остающимся. Все люди огромной страны не могут взять и уехать. И я надеюсь на то, что настанут другие времена на этой многострадальной земле. Тогда мы тем более будем здесь нужны. Кто-то же должен будет наводить порядок в доме». Но понимая существующие в стране тенденции к ужесточению режима, часто при этом повторяют: «Пока это возможно». Уверенности, что такая возможность у них продлится долго, нет почти ни у кого.
Еще одна большая группа ответов о том, что можно делать для людей: помогать тем, кто нуждается в нашей помощи (украинским беженцам, независимым СМИ, арестованным активистам («Помогать протестующим — юридической поддержкой, передачами в ОВД или спецприемник. Писать письма политзаключённым»), заниматься волонтерством и пр.
Кроме того, заниматься просвещением, пытаться сделать общество более открытым и справедливым, нести в него гуманистические ценности, растить и воспитывать детей в системе этих ценностей. Часть ответов начинаются с частицы «не»: «Не молчать!», «Не лгать!», «Не поддерживать власть!», «Не дать режиму раздавить остатки общества!»
Респонденты уверены, что если и можно изменить российское общество, то никак не извне, а только изнутри, а потому это их обязанность. Но если обстоятельства станут совсем невыносимыми и ничего сделать будет нельзя, большинство из них и таких как они, из страны уедут.
Поделиться статьей
Читайте также
